«И никто не поймет тоски Петра —
узника, закованного в собственном городе».
«Последняя Петербургская сказка».
В.В.Маяковский

 Проблема соотношения нового и старого — это извечная дилемма
архитекторов. Как проектировать в уже сложившейся исторической сре-
де? Как не испортить существующее своим вмешательством? И вообще,
нужно ли внедряться новому в уже прекрасное старое?
Такие города, как Венеция, Флоренция, Санкт-Петербург могут по-
мочь нам в поиске ответов на эти непростые вопросы, потому что в этих
городах «борьба» эпох достигает своего апогея.
Венеция — это город-музей, в котором на каждом здании написано:
«Экспонаты руками не трогать». Город, имеющий богатую и долгую ис-
торию, сохранился практически в первозданном виде благодаря береж-
ному к нему отношению. Известно, что даже ставни в домах этого города
нельзя менять без разрешения властей. Это идеальный город, но, как
заметил в одном из своих многочисленных интервью голландец
Р.Кулхас, это мертвый город. Город без обновления. Город-музей, рас-
полагающий огромной коллекцией классического искусства, лишь изред-
ка позволяет проводить в своих стенах временные выставки.
Флоренция? То же самое. «Старый город сам себя изживает в попыт-
ках каждый день, подобно голливудской студии, вновь и вновь подтвер-
ждать свою идентичность», — размышляет голландский архитектор [1].
Санкт-Петербург — город-музей, жемчужина отечественного градо-
строительства. Город практически идеален, а следовательно, самодо-
статочен и не требует вмешательства извне. Новые, инородные тела в
ткани города воспринимаются общественностью во главе с большин-
ством архитекторов, как нечто кощунственное. Центр Петербурга — за-
претная зона для современности. Это идеальное место. Мертвое…
Так в чем же отличие Санкт-Петрбурга?
Первое отличие — история. Северная Пальмира достаточно моло-
дой город, а по сравнению с той же Венецией — мальчик. Второе, и са-
мое главное — личность его создателя, Петра Великого — реформато-
ра, первооткрывателя, символа всего нового. Новое при Петре было
своеобразной парадигмой, законом, которому каждый должен был под-
чиняться. Петербург Петра Великого — это оплот той современности,
город, созданный как символ новой России. Для его создания были при-
влечены лучшие архитекторы (в большинстве своем иностранные!) того
времени. Санкт-Петербург — это символ ультрасовременности, «окно в
Европу», идея нового, материализованная в градостроительстве, аван-
гард, воплощенный в формах классики.
Теперь же эту идею всеми средствами пытаются перевернуть с ног
на голову. Современный Петербург — это классическая статика, он «ни-
когда никуда не спешит», как поет Ю.Шевчук. Развитие остановилось,
идеал достигнут. Мы воспринимаем его как нашу Венецию, но из всего
сказанного видно, что история и идеи у этих двух городов совершенно
разные.
Учитывая исторический контекст, становится понятным, что внедре-
ние «качественной» современности необходимо. Рассматривая архитек-
туру в «запретной зоне» города, явно вырисовываются основные, всеми
известные аттракторы, такие как Спас на Крови, Дворцовая площадь,
Исаакиевский собор, Смольный собор и др. Остальные же здания про-
сто формируют однородную ткань города — его среду. Отнюдь не каж-
дое здание центра города шедевр.
Для реанимации этого «статичного авангарда» необходимы «архи-
тектурные провокации». Здесь хотелось бы выступить в защиту двух
нашумевших конкурсов на здание Газпрома и новой сцены Мариинки.
Эти два конкурса, а точнее, воплощенные результаты этих конкурсов,
могли бы стать толчком к пробуждению, ответом на вопрос взаимоотно-
шений нового и старого. Но увы…
Быть против башни Газпрома – это признак хорошего тона. Так у нас
сейчас принято. Конкурс просто потряс спящий город. Архитекторы, по-
литики, представители культуры, простые жители города — все были
против «чужого». К слову, тут возникает вопрос: а стоит ли вообще ин-
тересоваться мнением обывателей при строительстве знаковых объек-
тов в городе, особенно в Петербурге. Ведь их ответ всем известен напе-
ред — нет. Не секрет, что большинство людей совсем не разбираются в
современном искусстве (а современная архитектура — часть этого ис-
кусства). 9 человек из 10 предпочтут Парфенон (рис. 1) Национальной
галереи в Берлине (рис. 2), построенной по проекту Л.Миса ван дер Роэ
(при совершенно одинаковой духовной и эстетической ценности этих
двух объектов). У наших людей нет культуры понимания современной
архитектуры. Если бы народ был властен над художниками, кубизма и
супрематизма никогда бы не было в калейдоскопе искусства. «Искусство
нашей эпохи оказывается на своем месте, когда оно обращено к из-
бранным. Искусство – вещь не для широкой публики. […] Искусство вы-
сокомерно по своей сущности» – писал Ле Корбюзье [2]. Поэтому со-
вершенно очевидно, что решение о строительстве того или иного со-
оружения должно выноситься исключительно представителями архитек-
турного сообщества, профессионалами, способными увидеть истинную
ценность здания.
Но этот конкурс, без сомнения, оставит след в истории архитектуры.
Конкурс на здание Газпрома очень схож с конкурсом на здание
Наркомтяжпрома на Красной площади в Москве (1935 г.). Оба конкурса
предполагали строительство высотных комплексов в исторических цен-
трах городов и тем самым явились катализаторами новых интересных
идей и решений взаимоотношения новой архитектуры и среды. Проекты
братьев Весниных, Мельникова (рис. 3) и Леонидова (рис. 4) до сих пор
изучаются в архитектурных школах.
К сожалению, в конкурсе Газпрома победил не самый выдающийся
проект (не в последнюю очередь благодаря жителям города). В то время
как более интересные решения Кулхаса, Нувеля, Херцога и Де Мейрона
(рис. 5) остались без призов. Без сомнения, один из перечисленных
проектов стал бы новой вехой в истории архитектуры Петрограда, новой
Эйфелевой башней. По Р.Кулхасу, проблема всего большого («bigness»
[3]) в том, что оно всегда стоит в оппозиции к среде, в каком бы стиле
оно не было бы выполнено. Поэтому даже победивший проект небо-
скреба (рис. 6) обладал достаточной долей энергии (хотя бы благодаря
своим размерам), чтобы дать необходимый импульс городу.
Конкурс на здание новой сцены Мариинского театра знаменателен по
другим причинам. Здесь среди многих проектов жюри выбрало выдаю-
щийся. Проект Д.Перро уникален и красив (рис. 7). Продолжая тенден-
цию «зданий-икон», начатой еще Ф.Гери, проект Перро стал бы новой
доминантой в исторической структуре города. Это здание — провокация,
«пощечина общественному вкусу». Своими неперпендикулярными фор-
мами оно должно было искажать окружающее его пространство, бросать
вызов классической архитектуре и тем самым входить с ней в продук-
тивный диалог. Но опять и снова — увы…
По многим причинам концепция была полностью пересмотрена, эсте-
тическая ценность проекта утрачена, здание названо «монстром», а ар-
хитектор просто унижен. «Эта ситуация еще раз наглядно демонстрирует
сложности в организации реального культурного и технологического со-
трудничества с Россией. Решение о расторжении контракта развеивает
надежды российского архитектурного сообщества на то, что образцово
проведенный конкурс мог повлиять на строительную практику России,
сделав ее более прозрачной и профессиональной», — сказал в одном из
интервью Д. Перро.
Еще множество конкурсов было проведено в Петербурге, но ни один
из них ничем так и не завершился. У города как будто выработался им-
мунитет на все новое. Даже уже начавшееся строительство растягива-
ется во времени, деформируя изначальный проект и превращая его во
что-то совсем другое — «питерское». Неужели невозможно воплотить
что-то новое, из ряда вон выходящее на этой земле? История показыва-
ет обратное.
Ответ на этот вопрос, как ни странно, дает сам город. Разгадка стоит
в самом центре «запретной зоны». Тысячи жителей и гостей города про-
ходят около этого здания, воспринимая его как нечто «исконно питер-
ское». Это Спас на Крови (рис. 8). Посмотрите на его архитектуру. Это
вызов, исказитель среды, провокация. Построенный в начале ХХ в., он
разительно отличается своими «славянскими» формами от окружающей
«европейской» среды. Этот авангардный жест архитекторов стоит в са-
мом центре города, являясь, бесспорно, одним из его символов. Он не
вызывает отторжения, он — их питерский.
Тут интересно заметить, что Санкт–Петербург обладает каким-то не-
понятным «питерским национализмом». Парадоксально, но по какой-то
причине современная иностранная архитектура принимается в штыки в
этом городе, хотя практически весь он построен иностранцами
(Б.Растрелли, Д.Кваренги, А.Ринальди и др.). И кажется вполне законо-
мерным, что новые творения заграничных зодчих гармонично вольются
в существующую «интернациональную» ткань города. Качественная ар-
хитектура, в каком бы стиле она не была, не может быть отторгнута сре-
дой. Она, несмотря на свои формы, размеры, пропорции, материалы, со
временем станет неотъемлемой частью того города, в котором была
возведена. Дайте шанс «новой Мариинке», и она тоже станет «вашей»!