В США открылся первый памятник атеизму… Открывало 200 человек, протистовало тоже где то 200. Мне почему то смешны и те и другие. Обе коалиции слепы. Первые — потому что верят, вторые — потому что не верят. Атеисты — глупы. Верующие — тоже. Обе фракции размазывают по поверхности, но не идут вглубь. К кому отнести себя? Ни к тем и ни к другим. Покурю в сторонке...

Как говорил герой фильма «Изображая жертву» — «Русское кино в жопе», тоже самое можно сказать о современной архитектуре православных храмов. Слово «канон» удушило творчество, инновации, свежесть мышления. Современные храмы — это канонические коробки под старину. Где все? где та драгоценная божественная архитектура Хрестианства? Взгляните на Василия Блаженного или Вознесение в Коломенском. Для своего времени они были УЛЬТРАсовременными, настоящими архитектурными прорывами. Церковная архитектура всегда была впереди планеты всей. А сейчас? Думаю, какая вера такая и архитектура. Понятия «Постмодернизм» и «Вера» почти что антонимы. Не может быть сейчас православного архитектурного чуда. Так архитектурная ностальгия по давно ушедшим векам.

А как могли бы развернуться! при современных то технологиях. Но увы...

Может ли искусство изменить человека к лучшему? Уверен, что может. Искусство — как мочалка, смывает… нет сдирает с нас корку повседневности, все эти проблемы, всю эту рутинную пыль, весь этот бред. Моясь искусством, мы чувствуем как очищаемся даже не на духовном, а генетическом уровне. Когда слезы счастья пробужденные искусством идут у нас, с ними выходит вся грязь, все помои нашей повседневности. Но, как мыться с мочалкой обязательно каждый день, так и нырять в искусство нужно ежедневно. В противном случае пользы не будет. Моющийся раз в неделю человек все равно воняет...

«Три медведя» современного жилья.

1.      Место

2.      Площадь

3.      Изолятор

1.      Главное ни что, а где. В городе или в пригороде, в центре или на переферии. Иерархия ценностей: инфраструктура, общественный транспорт, рекреационные зоны, парковочные места, детские дошкольные учреждения и т.п.  Архитектура квартиры, дома, жилого компалекса вторична. Аварийная «Хрущевка» в Москве намного ценнее, чем архитектурный шедевр в Урюпинске.

2.      Важно ни что, а сколько. Качественная оценка жилой единицы прямо пропорциональна ее квадратным метрам. 36м2, 72м2, 100м2… nм2 — математика задавила архитектуру. Важно не качество жилья, а сам факт обладания жильем, а точнее жилой площадью. Функциональность, дизайн, красота пренесенны в жертву квадратным метрам.

3.      И, наконец, ни что, а как.  Функция жилой площади сведенна даже не к проживанию, а к изоляции, отделению «ячейки общества» от этого самого общеста. Идеальное жилье – это изолятор. Архитектура сводится только к гипсокартону на потолке и колористическому решению фасадов.

Маша съедена и переварена. Архитектура жилья убита. Осталось только пустое место.

Ноль. Пустота. Она то и важна. Не архитектура жилья, а архитектура того, что вне жилья — так называемая придомовая территория. Благоустройство. Именно благоустройство, пространство свободное от жилья, игнорируемое всюду и всеми, недооцененное, решаемое в последнюю очередь, сведенное лишь к стандартным приемам ландшафтной архитектуры  — должно стать ключевым элементом архитектуры жилых коплексов.  Идеальное благоустройство – это среда, способствующая общению всех возрастных групп населения, возрождающаяя забытые «соседские отношения», стимулирующая потребность людей к объединению. Благоустройство – это антитеза изоляции. Только в благоустройстве еще способна возродится жилищная архитектура.

Московский Манифест

Глава… Москва и «резина»

Кто бы, что не говорил, а Москва на самом деле «резиновая». Таков уж Ее химический состав. Нравится это кому-то или нет. Она вместительна до бесконечности. Как уже полная до краев чаша, в которую все еще можно налить воды, не боясь ее переполнить.  Город – Интернет, вмещающий все: культуру, порно, коммерцию, идеологии, социальные сети. Вновь созданные «сайты», гармонично вливаются в нескончаемый общий информационный поток, становясь неотъемлемой частью целого. Интернет – бесконечен, Москва – тоже. Интернет всегда полон, Москва – тоже. Противоположности слиты воедино, смешаны, образуя гармоничное целое. Порядок хаоса. Синергетика.

Глава… Москва и голод

Как сказочный Робин Бобин, Москва – всегда голодна. Поглощая ежеминутно все новую и новую пищу, Москва постоянно хочет еще. Жадность ее не имеет предела. Качество еды, срок годности, страна изготовления, цена – Ее мало волнует. Ее желудок переварит и преобразует в энергию все! Или почти все?

Глава… Москва и аллергия

Москва всеядна. Есть только одно, на что у Нее аллергия, от чего Она покрывается пятнами и что Она категорически не переваривает – ПУСТОТНОСТЬ.

Пустотность – это «пустое место», возникшее после сноса ЛЮБОГО здания, и  не заполненное ничем иным.  Пустотность – это бассейн на месте Храма Христа Спасителя; это площадь на месте гостиницы «Москва»; это парк в «Зарядье»; это Красная Площадь без Исторического Музея. Пустотность – это место не заполненное архитектурой. Пустотность – это несуществующее имя сайта. Разочарование пользователя. Пробел в информационном потоке. Это Старый Арбат без иностранцев, мавзолей без Ленина.

Москва ненавидит пустотность. Она стремится ее заполнить всеми возможными способами. Пустые места постоянно заполняются Ею людьми, машинами, киосками, «временными» сооружениями. Даже Красная площадь время от времени подвергается архитектурным атакам. Пустое для Москвы – значит мертвое.

Глава… Москва и ошибка

Величайшая ошибка по отношении к Москве – это искусственное создание Пустотности, т.е. уничтожение любой Архитектуры.

Глава… Москва и две трагедии

Две трагедии Москвы. Первая в прошлом, вторая – в скором будущем. Первая – не реализованный Дворец Советов Бориса Иофана. Здание — несостоявшаяся вершина Московской философии, латентный символ столицы. Неимоверная мощь архитектурной энергии побеждена «макетом» возрожденного Христа Спасителя. Вторая трагедия – будущий парк в Зарядье. Полный крах архитектуры. Творческая импотенция. Раковая клетка в организме города. Удар в самое сердце.

Глава… Москва и Москвичи

Москвичам стоит больше концентрироваться над тем, ЧТО разрушать, чем над тем, ЧТО строить. Последнее для Москвы маловажно. Москвичи любят разрушать все – новое, старое. Москва не любит быть разрушаемой. Она строит, они разрушают. Москвичи любят только Москву и не любят все остальное – другие города, туристов, гасторбайтеров, друг друга. Москве – все равно. Она любит все, что ее наполняет. Москвичи против Петра в лодке. Москва за него. Они хотели «сплавить» его куда угодно, вон из Москвы. Она его не отпустила. Он необходим Москве. Его снос разрушит гармонию хаоса, образует «пустотность». Москвичи говорят, что он испортил все, без него было хорошо — «пустое место». Но пустое место само по себе и пустое место, возникшее после сноса чего-либо – это две диаметрально противоположные вещи. Память того, что там когда-то было, довлеет над этим местом. Снос Петра – безумие, равносильное сносу Кремля. Разница? Кремль – прекрасен, Петр – странен. Москве все равно! Важен не Петр в Лодке, а то где эта лодка находится.

Глава… Москва, Консерватор и Девелопер

Различаи. Консерватор за все прошлое, Девелопер за настоящее и будущее. Консерватор против нового, Девелопер против пустотности. Что хуже (лучше) – прошлое или пустотность? Для всего другого – прошлое, для Москвы – пустотность. Консерватор стремится сохранить: здания, парки, историю. Девелопер стремится только приумножить: свои доходы. Девелопер честнее консерватора! Консерватор – жертва двойных стандартов.

Первое свойство консерватора. Консерватор против разрушения старого, т.е. против образования пустотности, за поддержание гармонии. Москва говорит «Да»!

Второе свойство консерватора.Он за все старое, даже за «историческую пустотность».  Он будет защищать ее до последнего вздоха. Москва говорит «Нет»!  

Третье свойства консерватора.Он против нового, против процесса поглощения, против еды. Москва кричит «Нет»!

Консерватор —  враг Девелопера! Девелопер — враг Консерватора! Девелопер честен! Он всегда за инвестиции! Он всегда за Архитектуру! Последняя приносит прибыль. Он ненавидит пустотность. Она для него, как красная тряпка для быка. Пустотность – это финансовый пробел. Ноль в главе доходов. Цель девелопера – заполнение пустотности. Он – пчела, приносящая мед. Выбирая между Консерватором и девелопером, Москва выбирает второго! Добрые консерваторы распяли Христа, злые девелоперы его воскресили. Боже, храни девелопера!

Глава… Москва и ее «ДА» и «НЕТ»

Глава… Москва и Архитектура

Любая архитектура – это что-то, физический объект, тело.

Любая архитектура – это АНТИ пустотность.

Любая архитектура – это то, что жаждет Москва.

Любая архитектура – это еда.

Любая архитектура – это вакцина от всех болезней.  

Любая архитектура – это суть, главный смысл Москвы.

Мис ван дер Роэ и писсуары.

«Я всегда видел то, чего другие не видели; а того, что видели другие, я не видел»[1].

Сальвадор Дали

   1917 год знаменателен не только Великой Октябрьской революцией. В этом году, на другом конце света, в США, на Ежегодной выставке независимых художников в Нью-Йорке дадаист Марсель Дюшан представил общественности свой «Фонтан» (рис.1). Хотя эта работа и была отвергнута публикой, она впоследствии стала одним из самых знаковых произведений искусства 20 века (наряду с «Черным квадратом» К. Малевича и «Герникой» П. Пикассо).

   В 1951 году, спустя более чем 30 лет после вышеупомянутых событий, в Чикаго по проекту архитектора Людвига Миса ван дер Роэ были построены две жилые башни на самом берегу реки Мичиган (Лейк Шор Драйв) (рис.2). Эти дома оказали огромное влияние на всю последующую архитектуру и стали прообразами, своеобразными «платоновскими идеями»,  для большинства высотных зданий по всему миру.

   Казалось бы, в чем связь между этими, столь отдаленными друг от друга культурными событиями? Быть может в огромной значимости, которую они оказали на художественное мировозрение? Хотелось бы сразу признаться читателю, что весь материал этой небольшой статьи всего лишь гипотеза, в которой предполагается, что эти события неотделимо связанны друг с другом — одно есть логическое следствие другого. Конечно, любая гипотеза условна и может никакой связи тут нет. Но обо всем по порядку...

   Остановимся поподробнее на каждом из этих произведений. Что же такое «Фонтан» М. Дюшана? В истории искусств имя М. Дюшана  неотделимо связано с изобретенным им понятием «ready-made» (от. англ. готовый, уже сделанный). Немецкий искусствовед  Д.Элгер дает этому феномену следующее определение: «Ready-made– это новый [...] жанр в искусстве. Речь идет о потребительских товарах промышленного производства, которые лишь посредством их выбора и представления становятся искусством. Дюшан не создает эти произведения изобразительным путем, а определяет найденные объекты по существу как произведение искусства» [2]. Другими словами это любой (!) предмет, выбранный художником и названный им (художником) произведением искусства. «Фонтан» — это обычный «писсуар промышленного изготовления. С ним художник произвел три операции, которые должны были превратить его из предмета потребления в произведение искусства: 1. Он поместил его на постамент. 2. Он поставил на нем подпись и дату. 3. Он предложил его на выставку современного искусства» [2]. Пьедестал выделяет объект из окружающей среды как нечто зачимое. Подпись художника, как касание бога, придает простому предмету ценность. Здесь вспоминаются пустые листы белой бумаги с подписью С. Дали, которые потом продавали за огромные деньги. Но и это еще не все. По Дюшану, произведение искусства становится таковым, только если оно находится в правильном контексте, например, в музее. Таким образом, художник возвеличивает предметы, до которых касается. Так писсуар, созданный для ежедневного осквернения, превращается в предмет поклонения. Общественный туалет уступает место музею. Воистину, пути господни неисповедимы.

   К трем вышеперечисленным особенностям «Фонтана», обозначенным Д. Элгером, хотелось бы добавить четвертую – ракурс. Мы привыкли видеть писсуары, прикрепленными к стене — вертикали. У Дюшана же он находится на горизонтальной плоскости. Художник показывает нам обычный предмет с необчного ракурса, тем самым полностью изменяя наше восприятие этого предмета и открывая его скрытую красоту. Таким образом, Дюшан сознательно показал то, что раньше было бессознательно в искусстве – значение ракурса.

   Дюшан, как истинный дадаист, разрушил миф о художнике, как о творце, провозгласив новую парадигму: главное в художнике не созидательное, а созерцательное начало. Художник – это, прежде всего тот, кто видит. Рассмотрим, к примеру, творчество русских «передвижников». Их значимость в истории искусств не в том, что они были великими живописцами и блестательно владели графикой (этого никто не оспаривает). А в том, что они, отвергнув академическую тематику, стали изображать (видеть) жизнь в ее каждодневном проявлении. Простые крестьяне, нищие, кочегары сменили мифических и библейских персонажей. «Передвижники» взглянули на обычные (бытовые) моменты жизни (те моменты, которые мы, простые смертные, просто не замечаем) под другим, художественным углом. Тем самым показав (доказав), что даже в прачечной есть место красоте.

   Вернемся в Чикаго. Как пишет З. Гидион о жилых башнях Лейк Шор Драйв в своей книге «Пространство, время, архитектура»: «Ни одно из зданий Мис ван дер Роэ не оказало такого непосредственного влияния на американских современников […] Здесь […] единство формы стало высшим законом, которому подчинено все» [3].Комплекс состоит из двух призм из стекла и стали. Поздний Мис, в отличае от Ле Корбюзье или Э. Сааринена,  не изобретает новые формы. Его архитектура – это всегда (!) призма идеальных пропорций. Известно, что когда заказчик увидел уже построенный комплекс на реке Мичиган, то воскликнул, что здания еще находятся в процессе строительства. В этом весь Мис ван дер Роэ. Порой кажется, что он создает архитектуру из ничего. Минимум материала, максимум архитектуры. «Меньше — значит больше». Мис, своим творчеством, наглядно проиллюстрировал слова Н. Ладовского о том, что «не камень, а пространство – материал архитектуры».

   Как в упомянутых выше домах, так и в последующих (в Нью-Йорке, Торонто, Монреале (рис.3) и др.) архитектор применяет лишь один элемент «декора» (если это слово вообще уместно в творчестве немца). Это двутавровые балки, тянующиеся по всему зданию снизу вверх. Как отмечает одна из лучших экспертов творчества немецкого архитектора К. Зиммерман, это решение позволило Мису осуществить свою давнюю мечту – показать идею «чистой (понятной) структуры» [4].Невидимый несущий металлический каркас здания как-бы отражен на фасадах «в лице» двутавровых балок, используемых здесь исключительно как декоративный элемент. То что было скрыто, стало открыто. Ложью сказана правда, а не это ли есть истинная сущность искусства?

    Здесь мы и подходим к главной теме этой статьи. Что такое двутавр? Это предмет промышленного производства, применяемый как конструктивный элемент в зданиях и сооружениях. Его функция предельно утилитарна. Он может служить или колонной или балкой. Но у Миса все наоборот. Он проделал с двутавром то же самое, что и Дюшан с писсуаром: 1. Поместил на всеобщее обозрение (поставил на пьедестал); 2. Показал под необычным (новым) ракурсом  (вы когда-нибудь видели двутавр снизу вверх, как бы в разрезе?) (рис.4) 3. Лишил привычной конструктивной функции – «нести нагрузку», наделив другой эстетической – «нести красоту». Разве что только не расписался, но у зодчих это не принято. Архитектор, как художник, увидел в утилитарном заводском предмете эстетическую ценность (как и Дюшан). То, что раньше было принято скрывать внутри, он выставил наружу (тем самым став предвестником хай-тека – Центр Жоржа Помпиду в Париже (рис.5)). В новом контексте и ракурсе заводской элемент раскрыл свою красоту и стал частью произведения искусства.

   Учитывая «концептуальную тождественность» между писсуаром француза и двутавром немца, возникает вопрос-не «Фонтан» ли стал источником вдохновления для Мис ван дер Роэ? Конечно, он мог дойти до такого решения фасадов и без «помощи» Дюшана, но существует несколько важных фактов, которые говорят в пользу данной гипотезы. Во-первых, изобразительное искусство начала 20 века оказало огромное влияние на архитектуру (и продолжает оказывать). Работы Пикассо, Татлина, Малевича и др. стали предвестниками новой архитектуры. Во-вторых, с 1930 – 1933 г. немецкий архитектор был директором легендарной школы «Баухаус», которая была просто «пропитана» духом авангардного искусства. В ней преподавали такие живописцы, как П. Клее и В. Кандинский, проводились лекции многих художников, а в 1922 году состоялась конференция конструктивистов и дадаистов. В-третьих, Мис в подаче своих проектов часто применял технику коллажа (рис.6). Считается, что данную технику изобрел Пикассо, но по-настоящему  ее потенциал раскрылся в работах дадаистов (они называли эту технику – фотомонтажем, т.к. первыми стали применять вырезки из фотографий в своих работах). По идее,коллаж и был основным средством выражения их художественных концепций (рис.7). В-четвертых, немец был всегда вхож в художественные авангардные круги. Например, в Германии, с такими художниками-дадаистами, как Х.Арп, Г. Грос и Ман Рэй, он издавал журнал «G», посвященный авангардному движению. А в Америке его другом и учеником был архитектор Ф. Джонсон, по совместительству куратор Музея Современного Искусства (!)в Нью-Йорке. И наконец, в-пятых, в 1920 году архитектор посетил первую (и последнюю) международную дада-ярмарку в Берлине (рис.8). На ней правда не было М. Дюшана, но факт остается фактом. Учитывая все выше сказанное, а так же то, что немец всегда был разносторонней натурой, интеллектуалом, умеющим увидеть самое ценное и стоящее во всех сферах жизни (от архитектуры до философии, от изобразительного искусства до строительства) и применять это в своем творчестве, становится очевидным, что Мис ван дер Роэ был уж точно знаком с ready-madeМ. Дюшана, и можно предположить, что именно «Фонтан» стал причиной «украшения» фасадов Лейк Шор Драйв двутаврами. Или нет?

***

   Данная статья написана по двум причинам. Первая – это исторический интерес. Нам просто интересно знать почему происходили те или иные события, что было причиной, к чему все это привело. Важно ли для нас, современных людей, что именно Брут убил Цезаря, а не кто-то другой, или, например, почему Наполеон напал на Россию в 1812 году. Интересен сам факт. Вторая причина (самая главная) – это польза, которую эта гипотеза может принести архитекторам, особенно молодым. Если все выше написанное правда, то насколько богаче становится мир архитектуры. Основываясь на этом предположении и еще на множестве доказанных фактов из истории архитектуры,видно, что наша специальность развивалась в основном балодаря другим областям человеческой деятельности. Изобразительное искусство, философия, наука,  то сменяя друг друга, то сообща, всегда были «поводырями» архитектуры. Архитектор, действующий только в узких рамках своей профессии, обречен на неудачу. Он подобен узнику в «платоновской пещере», воспринимающий только тени реальных объектов, а не сами объекты. Взгляд за границы архитектуры позволяет генерировать новые идеи, созидать во имя человека, решать насущные проблемы, заглядывать в будущее, через частное видеть общее. Так, на примере Мис ван дер Роэ, мы можем найти ответы на извечные вопросы: Как идею из одной области человеческой деятельности применить в другой? Как осуществлять теорию на практике? И наконец, как должен мыслить  настоящий архитектор?

«И никто не поймет тоски Петра —
узника, закованного в собственном городе».
«Последняя Петербургская сказка».
В.В.Маяковский

 Проблема соотношения нового и старого — это извечная дилемма
архитекторов. Как проектировать в уже сложившейся исторической сре-
де? Как не испортить существующее своим вмешательством? И вообще,
нужно ли внедряться новому в уже прекрасное старое?
Такие города, как Венеция, Флоренция, Санкт-Петербург могут по-
мочь нам в поиске ответов на эти непростые вопросы, потому что в этих
городах «борьба» эпох достигает своего апогея.
Венеция — это город-музей, в котором на каждом здании написано:
«Экспонаты руками не трогать». Город, имеющий богатую и долгую ис-
торию, сохранился практически в первозданном виде благодаря береж-
ному к нему отношению. Известно, что даже ставни в домах этого города
нельзя менять без разрешения властей. Это идеальный город, но, как
заметил в одном из своих многочисленных интервью голландец
Р.Кулхас, это мертвый город. Город без обновления. Город-музей, рас-
полагающий огромной коллекцией классического искусства, лишь изред-
ка позволяет проводить в своих стенах временные выставки.
Флоренция? То же самое. «Старый город сам себя изживает в попыт-
ках каждый день, подобно голливудской студии, вновь и вновь подтвер-
ждать свою идентичность», — размышляет голландский архитектор [1].
Санкт-Петербург — город-музей, жемчужина отечественного градо-
строительства. Город практически идеален, а следовательно, самодо-
статочен и не требует вмешательства извне. Новые, инородные тела в
ткани города воспринимаются общественностью во главе с большин-
ством архитекторов, как нечто кощунственное. Центр Петербурга — за-
претная зона для современности. Это идеальное место. Мертвое…
Так в чем же отличие Санкт-Петрбурга?
Первое отличие — история. Северная Пальмира достаточно моло-
дой город, а по сравнению с той же Венецией — мальчик. Второе, и са-
мое главное — личность его создателя, Петра Великого — реформато-
ра, первооткрывателя, символа всего нового. Новое при Петре было
своеобразной парадигмой, законом, которому каждый должен был под-
чиняться. Петербург Петра Великого — это оплот той современности,
город, созданный как символ новой России. Для его создания были при-
влечены лучшие архитекторы (в большинстве своем иностранные!) того
времени. Санкт-Петербург — это символ ультрасовременности, «окно в
Европу», идея нового, материализованная в градостроительстве, аван-
гард, воплощенный в формах классики.
Теперь же эту идею всеми средствами пытаются перевернуть с ног
на голову. Современный Петербург — это классическая статика, он «ни-
когда никуда не спешит», как поет Ю.Шевчук. Развитие остановилось,
идеал достигнут. Мы воспринимаем его как нашу Венецию, но из всего
сказанного видно, что история и идеи у этих двух городов совершенно
разные.
Учитывая исторический контекст, становится понятным, что внедре-
ние «качественной» современности необходимо. Рассматривая архитек-
туру в «запретной зоне» города, явно вырисовываются основные, всеми
известные аттракторы, такие как Спас на Крови, Дворцовая площадь,
Исаакиевский собор, Смольный собор и др. Остальные же здания про-
сто формируют однородную ткань города — его среду. Отнюдь не каж-
дое здание центра города шедевр.
Для реанимации этого «статичного авангарда» необходимы «архи-
тектурные провокации». Здесь хотелось бы выступить в защиту двух
нашумевших конкурсов на здание Газпрома и новой сцены Мариинки.
Эти два конкурса, а точнее, воплощенные результаты этих конкурсов,
могли бы стать толчком к пробуждению, ответом на вопрос взаимоотно-
шений нового и старого. Но увы…
Быть против башни Газпрома – это признак хорошего тона. Так у нас
сейчас принято. Конкурс просто потряс спящий город. Архитекторы, по-
литики, представители культуры, простые жители города — все были
против «чужого». К слову, тут возникает вопрос: а стоит ли вообще ин-
тересоваться мнением обывателей при строительстве знаковых объек-
тов в городе, особенно в Петербурге. Ведь их ответ всем известен напе-
ред — нет. Не секрет, что большинство людей совсем не разбираются в
современном искусстве (а современная архитектура — часть этого ис-
кусства). 9 человек из 10 предпочтут Парфенон (рис. 1) Национальной
галереи в Берлине (рис. 2), построенной по проекту Л.Миса ван дер Роэ
(при совершенно одинаковой духовной и эстетической ценности этих
двух объектов). У наших людей нет культуры понимания современной
архитектуры. Если бы народ был властен над художниками, кубизма и
супрематизма никогда бы не было в калейдоскопе искусства. «Искусство
нашей эпохи оказывается на своем месте, когда оно обращено к из-
бранным. Искусство – вещь не для широкой публики. […] Искусство вы-
сокомерно по своей сущности» – писал Ле Корбюзье [2]. Поэтому со-
вершенно очевидно, что решение о строительстве того или иного со-
оружения должно выноситься исключительно представителями архитек-
турного сообщества, профессионалами, способными увидеть истинную
ценность здания.
Но этот конкурс, без сомнения, оставит след в истории архитектуры.
Конкурс на здание Газпрома очень схож с конкурсом на здание
Наркомтяжпрома на Красной площади в Москве (1935 г.). Оба конкурса
предполагали строительство высотных комплексов в исторических цен-
трах городов и тем самым явились катализаторами новых интересных
идей и решений взаимоотношения новой архитектуры и среды. Проекты
братьев Весниных, Мельникова (рис. 3) и Леонидова (рис. 4) до сих пор
изучаются в архитектурных школах.
К сожалению, в конкурсе Газпрома победил не самый выдающийся
проект (не в последнюю очередь благодаря жителям города). В то время
как более интересные решения Кулхаса, Нувеля, Херцога и Де Мейрона
(рис. 5) остались без призов. Без сомнения, один из перечисленных
проектов стал бы новой вехой в истории архитектуры Петрограда, новой
Эйфелевой башней. По Р.Кулхасу, проблема всего большого («bigness»
[3]) в том, что оно всегда стоит в оппозиции к среде, в каком бы стиле
оно не было бы выполнено. Поэтому даже победивший проект небо-
скреба (рис. 6) обладал достаточной долей энергии (хотя бы благодаря
своим размерам), чтобы дать необходимый импульс городу.
Конкурс на здание новой сцены Мариинского театра знаменателен по
другим причинам. Здесь среди многих проектов жюри выбрало выдаю-
щийся. Проект Д.Перро уникален и красив (рис. 7). Продолжая тенден-
цию «зданий-икон», начатой еще Ф.Гери, проект Перро стал бы новой
доминантой в исторической структуре города. Это здание — провокация,
«пощечина общественному вкусу». Своими неперпендикулярными фор-
мами оно должно было искажать окружающее его пространство, бросать
вызов классической архитектуре и тем самым входить с ней в продук-
тивный диалог. Но опять и снова — увы…
По многим причинам концепция была полностью пересмотрена, эсте-
тическая ценность проекта утрачена, здание названо «монстром», а ар-
хитектор просто унижен. «Эта ситуация еще раз наглядно демонстрирует
сложности в организации реального культурного и технологического со-
трудничества с Россией. Решение о расторжении контракта развеивает
надежды российского архитектурного сообщества на то, что образцово
проведенный конкурс мог повлиять на строительную практику России,
сделав ее более прозрачной и профессиональной», — сказал в одном из
интервью Д. Перро.
Еще множество конкурсов было проведено в Петербурге, но ни один
из них ничем так и не завершился. У города как будто выработался им-
мунитет на все новое. Даже уже начавшееся строительство растягива-
ется во времени, деформируя изначальный проект и превращая его во
что-то совсем другое — «питерское». Неужели невозможно воплотить
что-то новое, из ряда вон выходящее на этой земле? История показыва-
ет обратное.
Ответ на этот вопрос, как ни странно, дает сам город. Разгадка стоит
в самом центре «запретной зоны». Тысячи жителей и гостей города про-
ходят около этого здания, воспринимая его как нечто «исконно питер-
ское». Это Спас на Крови (рис. 8). Посмотрите на его архитектуру. Это
вызов, исказитель среды, провокация. Построенный в начале ХХ в., он
разительно отличается своими «славянскими» формами от окружающей
«европейской» среды. Этот авангардный жест архитекторов стоит в са-
мом центре города, являясь, бесспорно, одним из его символов. Он не
вызывает отторжения, он — их питерский.
Тут интересно заметить, что Санкт–Петербург обладает каким-то не-
понятным «питерским национализмом». Парадоксально, но по какой-то
причине современная иностранная архитектура принимается в штыки в
этом городе, хотя практически весь он построен иностранцами
(Б.Растрелли, Д.Кваренги, А.Ринальди и др.). И кажется вполне законо-
мерным, что новые творения заграничных зодчих гармонично вольются
в существующую «интернациональную» ткань города. Качественная ар-
хитектура, в каком бы стиле она не была, не может быть отторгнута сре-
дой. Она, несмотря на свои формы, размеры, пропорции, материалы, со
временем станет неотъемлемой частью того города, в котором была
возведена. Дайте шанс «новой Мариинке», и она тоже станет «вашей»!

Парку в «Зарядье» посвящается…

Московский Манифест

Глава… Москва и «резина»

Кто бы, что не говорил, а Москва на самом деле «резиновая». Таков уж Ее химический состав. Нравится это кому-то или нет. Она вместительна до бесконечности. Как уже полная до краев чаша, в которую все еще можно налить воды, не боясь ее переполнить.  Город – Интернет, вмещающий все: культуру, порно, коммерцию, идеологии, социальные сети. Вновь созданные «сайты», гармонично вливаются в нескончаемый общий информационный поток, становясь неотъемлемой частью целого. Интернет – бесконечен, Москва – тоже. Интернет всегда полон, Москва – тоже. Противоположности слиты воедино, смешаны, образуя гармоничное целое. Порядок хаоса. Синергетика.

Глава… Москва и голод

Как сказочный Робин Бобин, Москва – всегда голодна. Поглощая ежеминутно все новую и новую пищу, Москва постоянно хочет еще. Жадность ее не имеет предела. Качество еды, срок годности, страна изготовления, цена – Ее мало волнует. Ее желудок переварит и преобразует в энергию все! Или почти все?

Глава… Москва и аллергия

Москва всеядна. Есть только одно, на что у Нее аллергия, от чего Она покрывается пятнами и что Она категорически не переваривает – ПУСТОТНОСТЬ.

Пустотность – это «пустое место», возникшее после сноса ЛЮБОГО здания, и  не заполненное ничем иным.  Пустотность – это бассейн на месте Храма Христа Спасителя; это площадь на месте гостиницы «Москва»; это парк в «Зарядье»; это Красная Площадь без Исторического Музея. Пустотность – это место не заполненное архитектурой. Пустотность – это несуществующее имя сайта. Разочарование пользователя. Пробел в информационном потоке. Это Старый Арбат без иностранцев, мавзолей без Ленина.

Москва ненавидит пустотность. Она стремится ее заполнить всеми возможными способами. Пустые места постоянно заполняются Ею людьми, машинами, киосками, «временными» сооружениями. Даже Красная площадь время от времени подвергается архитектурным атакам. Пустое для Москвы – значит мертвое.

Глава… Москва и ошибка

Величайшая ошибка по отношении к Москве – это искусственное создание Пустотности, т.е. уничтожение любой Архитектуры.

Глава… Москва и две трагедии

Две трагедии Москвы. Первая в прошлом, вторая – в скором будущем. Первая – не реализованный Дворец Советов Бориса Иофана. Здание — несостоявшаяся вершина Московской философии, латентный символ столицы. Неимоверная мощь архитектурной энергии побеждена «макетом» возрожденного Христа Спасителя. Вторая трагедия – будущий парк в Зарядье. Полный крах архитектуры. Творческая импотенция. Раковая клетка в организме города. Удар в самое сердце.

Глава… Москва и Москвичи

Москвичам стоит больше концентрироваться над тем, ЧТО разрушать, чем над тем, ЧТО строить. Последнее для Москвы маловажно. Москвичи любят разрушать все – новое, старое. Москва не любит быть разрушаемой. Она строит, они разрушают. Москвичи любят только Москву и не любят все остальное – другие города, туристов, гасторбайтеров, друг друга. Москве – все равно. Она любит все, что ее наполняет. Москвичи против Петра в лодке. Москва за него. Они хотели «сплавить» его куда угодно, вон из Москвы. Она его не отпустила. Он необходим Москве. Его снос разрушит гармонию хаоса, образует «пустотность». Москвичи говорят, что он испортил все, без него было хорошо — «пустое место». Но пустое место само по себе и пустое место, возникшее после сноса чего-либо – это две диаметрально противоположные вещи. Память того, что там когда-то было, довлеет над этим местом. Снос Петра – безумие, равносильное сносу Кремля. Разница? Кремль – прекрасен, Петр – странен. Москве все равно! Важен не Петр в Лодке, а то где эта лодка находится.

Глава… Москва, Консерватор и Девелопер

Различаи. Консерватор за все прошлое, Девелопер за настоящее и будущее. Консерватор против нового, Девелопер против пустотности. Что хуже (лучше) – прошлое или пустотность? Для всего другого – прошлое, для Москвы – пустотность. Консерватор стремится сохранить: здания, парки, историю. Девелопер стремится только приумножить: свои доходы. Девелопер честнее консерватора! Консерватор – жертва двойных стандартов.

Первое свойство консерватора. Консерватор против разрушения старого, т.е. против образования пустотности, за поддержание гармонии. Москва говорит «Да»!

Второе свойство консерватора.Он за все старое, даже за «историческую пустотность».  Он будет защищать ее до последнего вздоха. Москва говорит «Нет»!  

Третье свойства консерватора.Он против нового, против процесса поглощения, против еды. Москва кричит «Нет»!

Консерватор —  враг Девелопера! Девелопер — враг Консерватора! Девелопер честен! Он всегда за инвестиции! Он всегда за Архитектуру! Последняя приносит прибыль. Он ненавидит пустотность. Она для него, как красная тряпка для быка. Пустотность – это финансовый пробел. Ноль в главе доходов. Цель девелопера – заполнение пустотности. Он – пчела, приносящая мед. Выбирая между Консерватором и девелопером, Москва выбирает второго! Добрые консерваторы распяли Христа, злые девелоперы его воскресили. Боже, храни девелопера!

Глава… Москва и ее «ДА» и «НЕТ»

Глава… Москва и Архитектура

Любая архитектура – это что-то, физический объект, тело.

Любая архитектура – это АНТИ пустотность.

Любая архитектура – это то, что жаждет Москва.

Любая архитектура – это еда.

Любая архитектура – это вакцина от всех болезней.  

Любая архитектура – это суть, главный смысл Москвы.